АЛИЕВА САЙГАНАТ КАДЫРОВНА, родилась в 1894 году в селении Кешень-Аух Хасавюртовского округа Терской области, образование — ликбез, пенсионерка, проживает: РД, Новолакский район, с Новолакское, ул.Ленина,11.
На первый вопрос:"Как производилось выселение Вашей семьи и родственников, жителей села Кешень-Аух 23 февраля 1944 года?", свидетель Алиева Сайганат Кадыровна ответила следующее:
— Наш дом находился на краю оврага в с.Кешень-Аух, Аухов- ского р-на. У нас в семье было четверо детей. Старшего из детей звали Абдул-Керим, он ходил в школу, во второй класс, Забуянт была младше его, Забуянт была третьим ребенком, Джебар был на руках.
Моего мужа не было дома, когда к нам пришли два солдата. Они попросили меня собраться в дорогу, прихватить с собой немного еды. Когда я захотела взять с собой полмешка муки, некоторые вещи из домашней утвари, меня остановили окриком и сказали, что довольно и того, что мне разрещают забрать детей и что должна быть рада хотя бы этому.
Нас привезли в школьный двор в с.Кешень-Аух. На второй день нас загрузили в машины и отвезли на станцию Гудермес. Не все помещались в кузов, дети плакали, их солдаты буквально забрасывали в кузов.
Несколько человек умерло и при нашей погрузке на эшелон на станции Гудермес. Я не знаю, успели ли их похоронить или нет. Даже в мечети, где держали часть наших сельчан, осталось три человека. Они умерли, и их так и оставили там.
На второй вопрос:"Каких материальных ценностей Вы лишились?" — опрашиваемая ответила:
— Во дворе остались живность и скот, один буйвол, куры, из дома взять ничего не разрешили. Даже женский золотой пояс так и остался на комоде. Дети плакали, выли собаки, корова и буйвол именно выли, а не мычали. Помимо живности в доме был урожай кукурузы, картофеля, свеклы, моркови.
Даже животные знали, чувствовали, что к их хозяевам пришла беда. Собака во дворе извивалась вокруг меня, терлась о мои ноги, выла и жалобно смотрела мне в глаза. Один солдат хотел пристрелить собаку, я загородила ее и стала просить не убивать животное. Вот так нас и вывели со двора.
На вопросы:”Как относились войска и НКВД, участвовавшие при выселении, к чеченцам?", и «Какие лишения испытывали при высылке (нехватка пищи, одежды, олод, болезнь, смерть близких и других лиц и т.д.)?», опрашиваемая ответила:
— Взятое нами в дорогу питание (мука) по дороге кончилось. Но мы волей Аллаха дотянули до конца этого страшного пути. В 
первое время на месте прибытия мы сводили концы с концами и жили тем, что собирали колоски и зерна прошлого урожая на полях. Снег еще не растаял, мы его разгребали и таким образом находили поесть то, что нам давало возможность просто не умереть с голоду. Я там отморозила пальцы рук и колени, до сих пор чувствую этот холод и боли мучают меня по ночам.
Рано утром я выходила на околицу, очень многие люди так поступали. Этим и жили. Детей-то кормить надо было.
По пути в Казахстан из нашего вагона умер каждый третий. Их оставляли на станциях, где эшелон останавливался. Заходили солдаты и забирали мертвых, даже больных снимали и увозили куда-то. В нашем вагоне (начинает перечислять по главам семей из своего села, насчитала 7 семей), кроме людей нашего села везли еще и чеченцев из ЧИАССР. Всего в вагоне, если учесть, что в каждой семье по 4-5 и более человек, было более 20 семей.
Мы как-то ухитрились довезти до Казахстана мертвых. Они были из нашего села. Их было 5 челове. На подъезде к Казахстану, на одной из станций, где эшелон стоял особенно долго, солдаты тщательно обыскивали каждый угол вагона. Они выгрузили очень много мертвых и больных. Мертвых складывали штабелями чуть дальше от путей и на отшибе станций. Никто из нас не знает, что с ними сделали, похоронили или нет. Выгрузили на этой станции и больных. А наш вагон чудом не обыскали. Вернее, обыскали, но не так тщательно, как другие. Осмотрели возле дверей и ушли. Похоронили мы этих пятерых на месте выгрузки. Топором вырубали выдолбины в мерзлой земле настолько, насколько это позволяло скрыть тела в земле.
На пятый вопрос:”Условия существования в Средней Азии и Казахстане (ограничение свободного передвижения, оскорбления, унижения, прозвища «враг народа», «предатель», отказ в приеме на работу, на учебу, осуждение за незначительные правонарушения, использование детского труда, предоставление работы, связанной с вредными условиями труда и т.д./?", опраши¬ваемая ответила следующее:
Нас привезли в Кокчетавскую область, в Камильбрад. Это был особенно холодный район. Там снег выпал до того высокий, что над домами повозками прокладывались дороги. Невозможно было понять, где дома, а где на самом деле дорога. К нам навстречу, к эшелону приехали русские женщины на санях-повозках. По пути следования сани проваливались в снег и изнуренные люди вытаскивали их вновь на колею. Многие там промокали до нитки, мерзли, заболевали и впоследствии умирали. И в самом Камильбраде не было взрослого мужского населения. Все они были на войне. В Камильбраде преобладало население русских. Чуть дальше от нас были и казахи, их поселения. Места были морозные, немного севернее Караганды. На работу шли в больших шапках, укутавшись, одетые в тулупы, а возвращались, обморозив лицо и голову. Зимой развозили на ферму корма в близлежащих селах, аулах. Но летом было жарко. Комбайны убирали пшеничные поля, а вслед шли тракторы, вспахивали землю, за тракторами шла техника, которая засевала эти поля. Вот такое было это место.
Нас вначале расквартировали по домам русских, а затем по общежитиям, баракам. Через некоторое время (год-два) выделили участки, на которых мы стали обустраиваться. Строились как могли. Снимали растительный пласт земли, делали из него наподобие кирпичей и таким образом возводили стены. Этим же пластом мы покрывали и потолки-крыши.
Из места своего первого поселения мы через 4 года переехали в Балхаш. Из Балхаша вновь переехали в Кокчетав. А из Кок- четава вернулись в Дагестан.
Моей дочери Забиянт шел 14-ый год. В это время она тяжело заболела. Я навсегда запомнила, как она просила меня не оставлять ее в Казахстане(Сибири). Чувствуя, что смерть ее близка, она очень просила меня увезти ее, даже мертвую, даже в каком- нибудь ящике, в чем угодно, но только не оставлять ее тело здесь. В тот вечер, перед смертью, Забиянт попросила меня собрать соседей: русских, наших чеченцев, которые приносили ей молоко, другую пищу, и обратилась к ним, чтобы они простили ей все. А меня еще раз начала умолять, чтобы я не оставляла ее тело здесь, а увезла в Дагестан. Через год мы вернулись на Кавказ, но я не смогла выполнить завещание дочери. Меня это мучает до сих пор. Помню, как она говорила:"Ажи, вы счастливые люди, вы уедете домой. Вам очень трудно будет вернуться в родное село. Не оставляйте меня здесь, не оставляйте!.." Я тогда поругала ее, но ее слова оказались пророческими. Как она сазала, так и случилось 
на самом деле. Вот потому, наверное, я больше запомнила ее, хотя в Сибири похоронила еще двоих дочерей. Они умерли от голода и болезней.
В Сибири, мой муж Алиев Абдулсайгит делал подводы, телеги, колеса к ним. До выселения в Кешень-Аухе он был завмагазином и завскладом. Он хорошо знал русский язык и потому был переводчиком при выселении нас и в пути до Казахстана. Был бы жив, он многое рассказал бы.
Вернулись в Дагестан с мужем и 4 детьми. В Сибири родилась еще младшая дочь — Салихат.
И, наконец, на прследний вопрос:"Какова причина, на Ваш взгляд, что чеченцев выслали с родных мест и Вас, после возвра¬щения, не пустили в Ваши села, к своим очагам? Почему, по-вашему, не восстановили Ауховский район, упразденный во время выселения в 1944 году?”, опрашиваемая ответила:
— Нет, тогда не говорили, за что нас выслали. Народ был темным, неграмотным. Да и не до того было. Мы ведь не знали, вы¬живем ли до завтра.
Когда возвращались, в пути, мы думали, что нас на Родине встретят радушно, как безвинно пострадавших братьев и сестер, что вернемся в свои села и дома. Но не тут-то было. На станции Хасавюрт нам сказали, что мы можем ехать куда хотим, но только не в свое село. В Бабаюртовский, Кизилюртовский и Хасавюртовский районы, пожалуйста, но только не Кешень-Аух и в свои дома. На нашем пути стояли солдаты и милиция. Но несмотря на препятствия властей, люди приехали в Банай-Аул и основа¬лись в Ореховой роще, пробирались через милицейский посты, кто как смог. Мои родственники и мой муж были там. Я носила им продукты. Было это в 1960 году. 
Люди говорили, что они хотят жить у себя на родине, в своих селах и домах, Сюли(лакцы), их руководство оказали нам сильное сопротивление. Они вызвали милицию, солдат. Один русский солдат, когда я проходила их пост, три раза ударил меня прикладом автомата. «Уходи, уходи отсюда!...» — кричал он, этот армеец. Произошло это возле той ореховой рощи. Я так и не добралась до своих людей, окруженных солдатами, как в день на¬шего выселения в 1944 году. Еще долгое время мое плечо ныло, все почернело. Власти сагитировали некоторых наших людей поселиться в Хасавюрте, выделив им земельные участки, планы под строительство домов. Их руками обманным путем и вывели нас из ореховой рощи. Изнуренные и изможденные, люди заколебались. Этим и воспользовались власти. Они силой оружия, милиции и солдат разогнали нас. Для нас с этого времени качалось второе выселение.
Я и мой муж долго и упорно старались вернуться в Кешень- Аух. Регулярно, несколько раз в год мы ходили к сюли(лакцам), которые живут в нашем доме, просили их пустить нас в свой дом, даже продать его, хотя бы часть его, одну комнату или клочок из нашего сада, но нам отвечали, что и им мало места в доме, что когда они уедут, то пусть тогда они (т.е. мы) вернутся в свой дом обратно, а пока пусть не беспокоят их. И если бы они даже и захотели бы пустить их в свой дом, продать его, то не смогут сделать это, так как им не разрешит начальство.
Особенно настойчиво мой муж просил меня и наших детей вновь идти к живущим в нашем доме лакцам, чтобы они пустили нас. Мы так и поступали, но нам отвечали отказом. В тот день, когда мой муж умирал, мы все, его родные, собрались возле него. Он открыл глаза и взглядом отыскал меня, попросил подойти. Он ясным голосом, положив свою руку на мое плечо, сказал, попросил:’’ Послушай меня, отнеси меня в наш дом, я хочу умереть там. Я хочу в нашем доме провести хотя бы один день, полдня, час. Затем мне и смерть не страшна. Прошу тебя, отнеси меня к нам домой у оврага". Я сняла его руку с плеча, осторожно отвела ее и ответила:”Ну как же я отвезу тебя туда, если там лакцы живут, они же не пускают нас, ты же сам это знаешь".
Он молча посмотрел на меня, закрыл глаза. Вот так и скончался.
(Сайганат плачет, по щекам, покрытым морщинами, стекают слезы, голос задрожал и наш опрос на этом завершился).

История из книги автора Мусы Гусеева "Черный февраль"

От Мурад Испайханов.