Эшелон остановился, из-за открывающейся двери донеслось: «Жана-Семей». Он в первый раз слышал это название. Станция была завалена снегом. Ворвавшийся в вагон холодный ветер норовил проникнуть под худые одежды. Он невольно приподнял плечи, защищая шею, вытянул руки вдоль туловища. Посмотрел на детей, жену: держатся ли?..
Он не знал, пойдет эшелон дальше или их выгрузят в снег, что будет через час или день. Если бы знал, то, наверное, он бы сошел с ума или умер от разрыва сердца…
Им приказали покинуть вагоны. Масса изможденных долгой дорогой людей вывалила на снег, и их начали распихивать по саням, машинам. «Повезут еще куда-то, - подумал он. – Куда еще? Дальше же некуда…»
Дальше оказался колхоз Кирова. Там его спросили, кем он работал на Кавказе. «Кузнецом», - ответил он. Это ремесло, считал он, позволит ему прокормить семью и здесь, на чужбине. А то, что до освоения кузнечного дела учительствовал, до этого учился в медресе и школе, - разве могло это что-то изменить, исправить в его, 30-летнего чеченца, жизни вдали от Родины, спецпоселенцем?
Разве здесь, где он повержен во всех правах, кому-то есть дело до того, как он жил до 23 февраля 1944 года? Как в неполных три года остался без отца, Довтмирзы, сына Бати, известного богослова. Как мать перевезла их, трех сыновей, к родичам, и два брата его умерли там, в доме дяди.
Кому рассказать, что, женившись, переехал с семьей в отцовский дом в Шин-1ин-юкъ, хутор между Мартан-чу и Танги-чу, который в 40-м «ликвидировали», и он снова начал жизнь «с нуля», в соседнем «укрупненном» поселении? Или – о том, как летом 41-го арестовали 15 человек за зикр у себя дома, и лишь одного его освободили, и то потому, что он – единственный в колхозе кузнец, и без него все в том колхозе застопорилось…
Через 14 с лишним лет он вернется на Кавказ, в Чечено-Ингушетию.
Там, в Казахстане, в Жана-Семейском районе останутся лежать в земле пятеро членов его семьи. Здесь, дома, они будут являться ему во сне, а иногда он и наяву будет мысленно разговаривать с ними.
Будут изредка встречаться те, с кем свел колхоз Кирова. Самые голодные, совсем отчаявшиеся из них там, в колхозе, приходили к нему, и он делил кузнечный «паек» свой на них и семью. Когда нечего дать, вел человека к председателю: «Нет лучшего молотобойца, определите его ко мне, в кузню». «У тебя, Супьян Довтмирзаев, все чеченцы – лучшие в мире молотобойцы», - отвечал председатель, но просьбу выполнял. Знал, человека Супьян спасает, семью…
Не рассказать ли, как встретила Чечено-Ингушетия? Если не обо всем, то хотя бы о том, как приехал инвалидом, с пенсией, а здесь ее перестали выплачивать, без переосвидетельствания…
Он, Супьян, сын Довтмирзы, умер в 55.
О, как несправедливо жесток этот мир!
Абдул Ицлаев
|
