Недавно, перебирая остатки домашней библиотеки, чудом уцелевшей после чудовищной бомбежки в январе 1995 года грозненской «минутки», где имел несчастье стоять мой дом с участком, я в одной пожелтевшей книге из серии БВЛ (Библиотека Всемирной Литературы), приобретенной мной в советское время на местном книжном рынке, нашел вот это истрепанное удостоверение.
Вначале мне показалось, что это какой-нибудь мой документ, но вчитавшись в текст, убедился, что он не имеет ни ко мне, ни к моим родственникам никакого отношения и, попав ко мне совершенно случайно, тихо пролежал среди страниц книги с тех самых пор.
Предполагаю, что прежним владельцем этой книги был указанный в документе товарищ, а может и кто-то из его семьи.
Я смотрел на пожелтевший от времени листочек из той далекой эпохи и думал, сколько людских рук трогало его, сколько глаз вчитывалось в содержание данного документа.
Через что пришлось пройти владельцу и сколько раз ему в различных местах и разным людям приходилось его предъявлять?
Какой длинный, тяжкий путь довелось проделать этой потрепанной бумажке от холодных степей Казахстана до Северного Кавказа, потом, вглубь России и, добравшись до самой Москвы, очутиться вновь под крышей уже в третий раз за мою жизнь построенного мной дома.
Сколько дней и ночей она блуждала и двигалась через смерть, голод, холод казахских степей, сквозь огни военных пожарищ Чечни, сквозь блок-посты, грозы, кровь, слезы человечьи и что только не пришлось ей видеть на этой тяжкой, изнурительной дороге.
Странен и извилист, длинен и витиеват, неопределенен и случаен, горьким, как полынь, был путь бумажки, таким был, наверное, путь и несчастного хозяина.
Я, размышляю над этим удостоверением, и его незнакомым мне владельцем, над теми, кто выдавал такие бумаги.
Что думал он, какими словами объяснял свое нахождение где-нибудь в дороге, я мысленно представляю себе эту картину из прошлого, как после очередной проверки людьми в погонах, он прячет удостоверение в нагрудный карман, словно самую большую драгоценность.
И как затем берег его, не дай Бог случайно где нибуль затерять.
Ведь это была по сути охранная грамота, дававшая ему возможность перемещаться в порядке исключения из Указа Тирана-усача.
Удостоверение датировано декабрем 1948 года, в ту пору мне было девять неполных месяцев.
Место действия Казахстан, все чеченцы и ингуши выселены, они спецпереселенцы, бесправные, голодные, униженные, изолированные от всего мира и находятся на этой территории в жесточайших условиях под неослабным контролем комендантского режима.
То есть они есть самые настоящие арестованные, только формально числящиеся в так называемой ссылке.
Декабрь, время лютых морозов, снегов, голод, ужасающие, невыносимые условия жизни.
Это- как блокадный Ленинград, норма отпуска хлеба и других вещей мизерны и строго по карточкам. В самом начале и этого нет, потому вымерло к этой дате 48 года треть численности народа.
Единственное отличие от блокады Северной столицы, на головы не падают снаряды.
Окольцованное по периметру пространство. Ни влево, ни вправо ступить нельзя. Чуть отклонился, уголовная статья, за которой следует дорога в Сибирь, на лесоповал, на рудники, откуда никто не возвращается.
Тиф и другие болезни косят людей. От голода пухнут и умирают старики, женщины и дети. Самые слабые и незащищенные. Хоронить некому, трупы закапывают прямо в снегу. Нет семьи, не похоронившей кого-либо из близких родных, но есть и такие, у которых в живых не остался никто.
Закончился род...
И вот худого, истощенного, уставшего от тягот, переживаний, унижений товарища Хубаева Магомета Джебраиловича принимают юрисконсультом на Коскудукскую лесобазу «Казлесоснаба», затем появляется личное удостоверение.
Но, а где он до этого работал четыре долгих года?
Скорее всего- нигде. А если так, то выходит, что четыре года он ждал этой счастливой возможности пристроиться на столь «высокую» должность.
Он получает на руки документ, выдают его люди с интересными фамилиями, директор базы Пратнегер и главный бухгалтер Либенсон, с наделением права предъявителю представлять лесобазу «в судебных и административных государственных учреждениях».
Что может юрисконсульт решать за пределами лесобазы? Почти ничего, он может свериться с организациями, находящихся, где то в других районах по каким-то взаимным хозяйственно-торговым отношениям, договорам и так далее.
Но за рамками документа проглядывает жизненно важная для него необходимость передвигаться, и данное удостоверение, как оправдание нахождения за пределами строго очерченной каждому, в том числе и ему, территории.
Если человек приписан к какому - то населенному пункту, то и выезжать за пределы этого пункта без разрешения коменданта не имеет права никто. Таков строгий порядок.
А данный документ как раз позволял ему двигаться, но скорее всего, опять-таки с формального разрешения или уведомления того же коменданта.
Дает ему и свободу перемещения и слабую, зыбкую надежду спастись от карающего меча чекистов, денно и нощно расчищающих поляны Родины от бесчисленных врагов народа.
Именно за рамками текстового содержания удостоверения скрыта главная суть и ценность выданной бумаги.
Выдавшие ее директор и главный бухгалтер головой отвечали за каждую печатную букву в ней, и если владелец бумажки что-то совершил, то карающие стражи закона приходили к выдавшей бумагу организации. И подписант мог в наручниках уйти надолго, а может и навсегда, следом за владельцем справки.
Но для него, так сказать, этот документ спасительная лазейка, по ходу движения попытаться разыскать родных и близких, раскиданных по всей необъятной земле Средней Азии и Казахстана. Может он и нашел своих родных, может это удостоверение сыграло великую роль в том, о чем другим и мечтать не приходилось.
Может заодно и другим несчастным он помог найти своих.
Я все не перестаю размышлять об этом человеке. Что он думал, где он ходил, каким он был, этот теперь уже еще один известный узник сталинского Гулага?
Не знаю, но могу догадываться, что это был, как и тысячи таких же, честный, порядочный и хороший человек.
Он нашел способ устроиться на работу, притом, что спецпереселенцев нигде на какую либо значимую работу не принимали. Был категорический запрет. Значит, скорее всего, это фронтовик, имевший заслуги и награды и потому ему, видно, было сделано некоторое послабление.
А устроиться на работу, характер которой позволял бы получить такой документ с правом разъездов, мог получить мало кто.
При депортации всех забирали прямо с постели, гнали к вагонам скотовозам и никто не знал, куда кого повезут, сотни тысяч людей лишилась не только Родины и родной земли, но и возможности что-либо узнать о своих близких.
Киргизия. Казахстан, Узбекистан- места распыла многих народов.
Отсутствие возможности иметь о своих родных какую-нибудь информацию, а увидеть тем более.
Так в безвестности люди и прожили. Мать была разлучена с единственным сыном, муж с женой, дети с родителями, брат с братом, сестра с братом, это происходило сплошь и рядом.
Все они, кто остался жив, нашли друг друга, когда усатый уголовник, сидевший в Кремле, отдал Богу свою звериную душу.
Но это произошло слишком поздно, через девять лет, сроком в два раза перекрывавшим продолжительность Великой Отечественной войны.
Так и жили люди, так долго затянулась эта каторга и не пересказать, не передать словами, что испытал народ, оторванный от родных ущелий и гор, от родной земли.
Чужбина, даже с райскими садами, кисельными и молочными берегами, не заменит милой Родины, но если ко всему чужбина еще каторга и ад земной и ты в качестве её арестанта, что может быть хуже и ужаснее.
...Только через тринадцать лет чеченский и ингушский народы, наконец, обрели свою историческую Родину, вернулись домой, к родным очагам...
И теперь этот обвинительный документ, как отголосок, как гулкое, грустное эхо из того страшного времени будет храниться у меня.
Мои потомки тоже будут знать, что была система так называемого социализма-коммунизма Маркса-Ленина - Сталина, циничная, ужасающая, мерзкая по своей сути, сжавшая в стальной кулак огромный континент и превратившая эту территорию с народами в лагерь за колючей проволокой с отвратительным названием "Гулаг"...
Бок Ри Абубакар
