Я, Стаков Исхак, родился в 1917 году в селении Акташ-аух (Пхьарчхошка) Хасавюртского района, ДАССР [ныне село Ленинаул Казбековского района].
Акташ-аух одно из древнейших поселений ауховских чеченцев , расположено в предгорьях Кавказского хребта в 18 километрах к югу от Хасавюрта.
Смутно помню похороны погибших в борьбе с “Деникой”. Гибель лучших сыновей и глубина скорби по ним живых, оставила зарубку в памяти.
Хорошо помню организацию артели , первым её председателем , а затем и колхоза в нашем селе был мой двоюродный брат Исахан Испайханов. Тогда я учился в новой Советской школе, и безмерно гордился этим.
Ни фактов, ни слухов об открытом сопротивлении социальным преобразованиям, каких-либо проявлений недовольства Советской властью не помню. Были тейповые трения, тейповая борьба за власть на селе, лодыри, куро крады, тёмные элементы почуяли возможность жить безбедно за счёт народа. Это хорошо я помню потому, что всё это непосредственно касалось Исахана, первого органи¬затора и проводника социальных нововведений в нашем селе, бескорыстного и неподкупного члена Ленинской партии.
В 1928 году умер мой отец. Я вынужден был начать работать и забыть о желании учиться. Заведовал избой- читальней, ликпунктом, школой-интернатом, работал кассиром-счетоводом в сельском совете. В 1931 году стал комсомольцем, а в 1937 году избрали меня секретарём ком-сомольской организации села. Жизнь заворачивалась круто, мы принимали эти темпы не вдаваясь в анализ указаний сверху.
Частым «гостем» в селе был начальник ГПУ Махаев человек крайне грубый, скользкий пьяница и бабник. Приезжая каждый раз, якобы с целью поимки банды, о которой мы и не ведали, он бросал нас в погоню за бандой, а сам закатывал пьяные оргии. Ни разу я не заметил у него огорчения от безрезультатности нашей «операции», хотя шумел он вполне натурально.
Мы — комсомольцы строили новую жизнь под руковод-ством старших товарищей - коммунистов и не могли знать о сталинских извращениях ленинской концепции социализма, демократии и не имели достоверной информации о «фракционной борьбе» в верхах. Для осмысления всего того, что происходило вокруг нас не хватало ни жизненного опы¬та ни образования. Мы все силы вкладывали в укрепление колхозного строя, растили хлеб.
В июле 1937 года Махаев наконец арестовал «банду» - весь актив нашего села, во главе с Исаханом. Поскольку Махаев официально представлял Советскую власть, мы не могли противиться этим арестам, но мы не могли и признать правомерности совершаемого беззакония, растерялись. А в октябре замели и нас - 20 человек. Привезли нас в Хасавюрт и загнали в курятник. До сих пор не могу понять, как мы уместились в нём. Трое суток мы стояли, сесть не мог ни один, так тесно нас туда нашпиговали. На допрос первым вызвали меня. Радости моей не было предела , хоть на миг вышел на свежий воздух из этого ада, духота, вонь, куриная вошь, унижение беспредельное, нечеловеческое.
Ввели меня в светлый кабинет, где сидели Махаев и неизвестный русский из Ростова. Посадили меня на спинку стула, по обе стороны стула стояли два мордоворота с кирпичами на проволоке. Махаев представил меня как активного помощника партии, честного парня, который всё скажет без утайки. «Ростовчанин», положив руку на тонюсенькую папку, вероятно моё дело, спросил: - ‘ Вы были в 1917 году на антисоветском сборище в Батуми?”. Я ответил, что я родился в 1917 году. Он открыл “моё дело” и как-то странно посмотрел на Махаева, от чего последний, по¬краснел ... затем побледнел. Допрос прервали и меня опять втиснули в курятник. 28 октября опять повели меня на допрос. Следователь был другой и «дело» моё чуть-чуть припухло. Следователь, требуя признать вину, вскакивал, кричал. Я тоже вскакивал и кричал отрицая не существующую вину. И всё, больше меня никто ни о чём не спрашивал. Через трое суток нас, полузадохнувшихся, измученных куриной вощью ,бессоницей , унижением, перевели на склад хлопка ( там сейчас винзавод). Здесь мы встретили арестованных в июле старших товарищей. Встреча с Исаханом вернула мне и моим товарищам упавший было дух. Два месяца продержали нас на этом складе. Больно вспоминать об этом, но и это был рай по сравнению с тем, что пришлось перенести позднее. Врезался в памяти один эпизод произошедший во время посадки арестованных в вагон. Махаев грязно улыбаясь сказал Хасаеву: - « Окни, твою
молодую жену я сам буду ....., а кому отдать старшую?». До сих пор слышу скрежет зубов смертельно оскорблённого, но бессильного ответить достойно Человека.
Это было в последних числах декабря. Последний раз посмотрел мне глаза Исахан ( он знал, что это последний миг) и лишился я духовного отца.
Первого января 1938 года привезли нас на Медвежью гору, под Петрозаводском. От Медвежей горы 3 дня пешком 200 километров шли в Сосновку-лагпункт. Только здесь нас переодели в ватники и кордовые ботинки и погнали на лесоповал до мая месяца. В мае обратно на Медвежью гору, а оттуда в Котлас. Из Котласа через месяц на барже до Княжьего погоста и дальше пешком в УХТЖИМ ЛАГ МВД Коми АССР на 4 лагпункт.
Постель - доски, в изголовье чурка, звериные драки за кусок хлеба, издевательство, оскорбление лагерной командой и уголовным отребьем . Почти вся охрана те же уголовники или вчерашние уголовники. Их полнейшая безнаказанность, а наше полнейшее бесправие. Не просто выжить в такой обстановке. Тяжело всё это вспоминать, но это пришлось пережить и держать себя, свою волю в неимоверном напряжении, дабы не пасть, не потерять человеческое достоинство, не превратиться в животное.
В 1939 году Ежова и других, сломавших наши судьбы, постигла наша участь. Это же колесо раздавило и нашего крестного отца Махаева, но наше положение ничуть не изменилось. Кормили хуже, много хуже, чем нерадивый хозяин чужую собаку. Непривычный холод, паршивая одежда, голод косили людей тысячами. Хоронили, разумеется, только летом.
Горы трупов как бы непрестанно напоминали: - «Не миновать и тебе этой участи.» В месяц три раза тесто замешивали на керосине, для чего это было нужно не знаю, знаю только как это нас мучило. Немногим удалось выжить в этом аду. Я почему-то пока живу. Каждый раз, когда жена разливает пищу, вспоминаю как повар трахал увесистой поварёжкой по голове тех, кто не имел своей посуды, а её не было у многих. Пытались делать из бересты.
В 1947 году меня в числе немногих освободили, приказали молчать. Оперуполномоченный дал маршрут в Киргизию На моё недоумение он сказал, что приедешь —увидишь. Приехал и увидел Трагедию моего народа - чеченцев. И моя личная трагедия померкла в моём истосковавшемся по правде сознании.
Из моей семьи лишь мать застал в живых. Она в слезах поведала об участи, постигшей чеченцев 23 февраля 1944 года:
– «Выгнали нас из домов на рассвете, в февральскую стужу, наши солдаты. Ревел скот, выли собаки и наши дети. Выгнали в чём одеты, разрешили взять по восемь килограмм продуктов на душу. Согнали в школу, где ты учился, а потом повезли к железной дороге. Понапихали в телятники как скот, ни сесть, ни лечь. Холод сковал тела и души. И голод не заставил себя ждать. Вошь расплодилась жуть. И все это было ничто по сравнению с унижениями, которым нас подвергли. Вынуждали справлять нужду на глазах у мужчин, матерей, сестёр, невест, детей. Сколько девушек погибло от разрыва мочевых пузырей, сын! И тиф косил людей. Долгий путь от Кавказа до Азии усеян трупами чеченцев, сын! Что это?! За что?! Ведь вы за эту власть дрались, гибли, мучились! За что СТАЛИН загубил столько невинных жизней?
Такого народ не видел никогда! Что мы сделали этому ублюдку? Будь проклят он до седьмого колена! Только этого я прошу у АЛЛАХА !»
Да, этого у Аллаха просила не она одна! Нет сил ворошить былое, описывать условия в которые были поставлены чеченцы. И всё же в этих нечеловеческих условиях не сломался мой народ, а стиснув зубы, по волчьи огрызаясь на оскорбителей, работал, любил, рожал детей, лелеял Надежду на возвращение в Страну Отцов.
Я, как и мой народ, разделил всё случившееся с ним, всю его участь. Женился, работал. Родилась дочь, стала душа оттаивать. А в марте 1949 года меня опять забрали, уже КГБ. Привезли во внутреннюю тюрьму города Джалал-Абада , где встретил я себе подобных.
Красноярск, Екатерининская тюрьма, 20 дней. А первого января, опять первое января, самолётом доставили нас в трест «Енисей-золото» в хозяйство генерала Шейкина. Работал вулканизаторщиком в автоколонне. Запросил семью. Разрешили.
В 1953 году, после смерти Сталина, выдали нам паспорта, военные билеты... признали наконец гражданами, людьми! Передать это чувство очень сложно, вряд ли поймут, те кто, не пережил всего этого унижения и безысходности. Вернулся в Киргизию, работал вулканизаторщиком в Джалал-Абадском горбыткомбинате. После всего, что пришлось пережить за 15 лет бесправия, опять оказался на положении бесправного спецпереселенца. И все же теперь я был со своим народом, разделял его судьбу! О том, как пользовались коменданты данной им властью над спецпереселенцами, стыдно вспоминать. Им было наплевать на наши обычаи и традиции. Не считались они, за редким исключением, и с общечеловеческой моралью и нравственностью, оскорбление человеческого достоинства стало нормой в их практической деятельности. Девушку, вышедшую замуж в соседнее селение, посадили на 20 лет и из «мест не столь отдалённых» вернулась она старухой.
Сегодня Дагобком признаёт, что допущено беззаконие, это несомненно результат перестройки, но для исправления допущенной ОШИБКИ ничего не делает, мотивируя тем, что исправление допущенного беззакония должно нарушить ЗАКОН. В результате мы ауховцы , немногочисленная часть чеченцев , лишены условий развития своей национальной культуры, своего представительства за «круглым столом» народов СССР.
Цивилизованному обществу характерно вознаграждать за добрые дела и наказывать зло. Из этого правила не должно быть исключений, если же искусственно созданную ситуацию по отношению к чеченцам в ДАССР изложить во всех подробностях, картина получится неприглядная.
Думаю меня правильно поймут за желание, чтобы виновные в издевательствах, в шельмовании людей, лишении всех прав без всякой вины понесли заслуженное наказание. Иначе как можно говорить о справедливости демократии, восстановлении доброго имени народа, возмещении того, что у него отнято силой. НЕ должно остаться безнаказанным унижение ДАЖЕ отдельного человека, не говоря уже об издевательством над НАРОДОМ!
СТАКОВ ИСХАК.
Город Хасавюрт.
