СССР распадался с множеством характерных для одного большевистского режима терминов - понятий на устах. Один из них – «несуны». Они, несуны, не могли не появиться в стране, где человек не в состоянии выжить, если не вынесет и не продаст деталь с завода, зерна или сено с поля, молоко с фермы или яблоки из государственного сада…

«Подкорректировалась» под реальность даже мораль:

«Украсть у государства, обездолившего народ, - не грех».
Чечено-Ингушетия в 30-е годы встречала бежавших от устроенного государством голодомора в Украине, Поволжье. Затем, выселив, перед выбором поставили и их, чеченцев и ингушей: «Украсть – выжить, не украсть – умереть». Сотни тысяч не успели ни определиться, ни найти, что украсть…

На станции Барраж работающим чеченцем-спецпереселенцам выдавали продукты из расчета 57 граммов в сутки на человека. На станции Уштобе иссохшие от голода спецпереселенцы крошили прошлогодние коровьи лепешки в поисках не переваренных животными зерен проса. В селеньях и поселках вдоль рек и озер подбирали выброшенные рыбпредприятиями гниющие рыбьи головы. В бедных колхозах выкапывали в чужих огородах мерзлые корнеплоды и садились в тюрьмы за горсть подобранных с убранных полей колосьев…

***
Дети Магомадова. Ее, девочку-подростка, выселили с матерью, Азу. Отца репрессировали еще в середине 30-х, семью о судьбе его ничего не сообщили. 
- Мы попали в отдаленный колхоз Семипалатинской области. Нам выделили мазанку-комнату с плоской крышей. Кроме нас с матерью, в ней были две семьи. Стены, крыша – в дырах. Печь не топится – дом быстро промерзал насквозь. С едой – хуже. С ног валились от голода…
Не помню, в каком году это было, но отдельным семьям колхоз выделил по телке. Держать негде, кормить нечем, сил нет ухаживать - и телок изголодавшиеся люди зарезали, съели.
Нам с матерью телочку не дали. И спросить не могли, почему, - русского языка не знали. Потом, зимой, в одну ночь умерли мама и дядя. Не было сил вынести трупы, и они дня три лежали в одной комнате с нами. Я в те дни думала, что, если бы нам дали телочку, то мама и не умерла бы…

***
Мой дядя, Магомед, рассказывал:
-Я и Шарпудди – мой двоюродный брат – попали в число тех, кого повезли на работу в соседнее село. Там женщина поила во дворе корову. Людей от голода мутило, а тут – холеное животное. Я взглянул на брата, он, в свою очередь, смотрел на меня. Мы поняли друг друга без слов. Мы старшими были в семьях, от нашей расторопности зависели жизни полутора десятков человек.
Вечером нас повезли домой. Ночью мы вернулись в то село, проникли в хлев…
Возвращались степью. На полпути услышали шум за спиной - погоня шла по следам, человек десять, с керосиновыми лампами. Попробовали погнать крову, а она упиралась.
Отпустили ее - она не уходила, жалась к нам. Погоня заметила ее, взяла за веревочку, покружила вокруг нее, оглядывая. Я и Шарпуди в пяти-шести шагах лежали, распластавшись. И мы оба знали, что, если в эти минуты нас не обнаружат, не убьют или не посадят, то корова рано или поздно будет нашей.
Мы подождали пару дней и увели-таки ее. Дорогой, где следов не остается.

Абдул Ицлаев