АУРХАНОВ ЭЛЬМУРЗА МОЛЛАКАЕВИЧ, родился в 1924 году, в селении Акташ-Аух Хасавюртовского района ДАССР, образование — начальное, пенсионер, проживает: РД, г. Хасавюрт,
ул. Датуева,39, кв.1.
На первый вопрос: «Как производилось выселение Вашей семьи и родственников, жителей вашего села Акташ-Аух в то утро, 23 февраля 1944 года?», свидетель Аурханов Эльмурза Моллакаевич ответил следующее:
— Я был трактористом, ремонтировал трактор на Хасавюртовском МТС, моим бригадиром был Басир. Из Совнаркома, из Махачкалы, приехала комиссия, которая принимала трактора Ауховского района. Я сказал бригадиру Басиру, что хочу поехать домой, поменять одежду, выстирать поношенную. Басир меня отпустил, заодно попросив, чтобы я ему привез новую одежду. Вечером того же дня я добрался до Акташ-Ауха.
На следующее утро я только было собрался уезжать, как почувствовал в селе что-то неладное. Село буквально пришло в помешательство. Крики, вой, плач людей, ярый лай собак, мычание коров. Все перемешалось. Когда я дошел до забора дома бригадира Басира, то увидел двух солдат с автоматами. Они меня не пустили в дом Басира. Я вынужден был вернуться обратно к себе домой. У порога нашего дома (мы тогда жили вместе с отцом, матери у меня не было, я не был женат), ко мне подошел представитель власти (русский), который уже два-три месяца присматривал за сельчанами. За ним было прикреплено десять дворов. Он справлялся, куда мы идем, что мы делаем. Так вот, этот самый русский спрашивает меня:" Аурханов, я тебя ищу, где ты ходишь". Я спросил его, зачем я ему нужен, на что он ответил, что в клубе собрание, ты должен быть там. Ну я отвечаю ему, что мне надо ехать на МТС, в Хасавюрт, что я тороплюсь уехать, мне некогда засиживаться на собрании. На что он ответил, что после собрания и он собирается в город, у него есть машина, что я обязательно должен быть на собрании.
На небольшой площади в центре села, где раньше размещался базар, находился клуб. На площади никого не было. Меня втолкнули в клуб и за моей спиной закрыли двери на замок. Я оказался последним в селе мужчиной, кого они должны были собрать здесь. В клубе, когда я осмотрелся, было битком набито мужским населением села. Раздались голоса, что нас закрыли накрепко. Я посмотрел через окно и увидел пулеметы; выставленные напротив входа и окон клуба. Когда меня заводили, их еще не было.
Чуть позже в клуб зашли представители руководства Дагестана Даниилов и Абакаров в окружении 30-40 солдат. Абакаров сказал, что нас, чеченцев, Сталин выселяет. «Вам больше Кавказа в глаза не видать, вы отсюда не разойдетесь по домам, ваши жены и дети будут приведены сюда, во двор».
Меня солдаты, по моей просьбе, сопроводили домой, так как дома никого не было и некому было принести мне с отцом пищу, продукты на дорогу. Со двора, где нас собрали, окружив пулеметами, я своими глазами видел, как в наше село пришли сюли(аварцы) с поднятыми красными флагами, под звуки зурны, играя на гармони, танцуя. Сразу они начали осваивать наши дома, ухаживать за нашим скотом. Молодые женщины брали кувшины из наших домов и шли за водой. Новоявленные хозяева освоились быстро, буквально за два-три часа можно было подумать, что они веками жили в моем селе Акташ-Аух, что никого не выселяли. Как будто чеченцев и не было, как будто не их согнали, как скот, как будто не их окружили с автоматами и пулеметами войска НКВД.
Мы все находились под открытым небом, шел мокрый снег. Люди мерзли, пытались согреться, кое-где разожгли огонь, но от сырых дров толку не было. Я, как и другие, начал искать по двору что-нибудь сухое, от чего можно было разжечь огонь, еще один костер. Так я очутился возле конторской постройки, на углу которой находилась кузня. Возле нее были сложены меха и прибитая доска из фанеры. Я пытался содрать из нее кусок, но она отошла вся и упала на землю и вывалился штык-нож от пятизарядного ружья. Я несколько минут был в замешательстве, но после этого, сообразив, что если я его не отдам, скрою, но после его у меня найдут, то я могу накликать беду на всех моих родственников. Я взял штык-нож и отнес к часовому, пулеметчику, и отдал его ему. (Нас еще в клубе предупредили об ответственности за сокрытие холодного или иного оружия). Отдавая штык- нож, я сказал:" На, забери его, я нашел там",- и указал на кузницу. Минут через 15-20 после того как я отошел от него и начал раздобытым куском фанеры разжигать огонь, пытался его разжечь, как за моей спиной остановились 4 солдата. Они спросили:" Кто Аурханов?!" Я ответил. Затем они приказали мне поднять руки и двое солдат стали впереди, двое сзади, вот так «под ружье» меня и вывели со двора и завели в дом неподалеку. За домом была сплетенная из прутьев большая изгородь, доходившая мне до плеч. Меня приставили к ней, как к стенке. Один солдат, видимо, офицер, (по тому, как он отдавал команды) приказал од- 
ному из сопровождавших меня часовых направить на меня оружие. «Главный» начал вести допрос, вперебежку угрожая расстрелом. Он просил меня отдать ружье. Я хотел объяснить, что нашел штык-нож и ружья у меня нет, но офицер и не хотел слушать меня. На мне была накинута комсоставовская шинель, поверху грязного комбинезона тракториста и всего замасленного. Шинель мне приобрел чуть ранее мой отец. Все-таки я успел сказать, что у меня нет ружья, хоть он лопнет и крикнул: «Давай огонь! Не спрашивай меня много, у меня нет ружья!...» Допрашивавший приказал мне снять шинель, что я и сделал. Увидев во что я одет понизу шинели, он немного опешил и что-то сказал находившимся в комнате. Из дверей выглянула огромная голова с обрюзгшим лицом. Он что-то гаркнул офицеру. Офицер подошел ко мне и сказал, что они расстреляют меня вечером. Конвоиры отвели меня обратно.
Но больше всего из того, что пришлось испытать, мне запомнилось то, как в наше село заселялись, на наших глазах обустраивались сюли(аварцы). Я и до сих пор не могу вспоминать это спокойно. У меня и сейчас в ушах звенят их зурны и гармонь, пение их маршей. Как пришли тогда в наше село, так они живут там до сих пор.
— На второй вопрос: "Каких материальных ценностей вы лишились при выселении, что у Вас было в хозяйстве на день 23 февраля 1944 года?”, опрашиваемый ответил следующее:
— У нас в хозяйстве был один буйвол, одна корова, восемь овец Были у нас дома. «П»-образный дом и сарай. В большой комнате был урожай прошлого года: пшеница, кукуруза, намолоченная кукурузная и пшеничная мука. На стене каждой комнаты было по ковру, деньги (наши сбережения), изделия из золота, серебра .
На третий вопрос:" Как относились военные и войска НКВД, участвовавшие при выселении к чеченцам", опрашиваемый ответил следующее:
— Вывозили нас на станцию в Хасавюрт, на третий день. Солдаты, если они считали, что ты погрузил больше положенного, v то выбрасывали вещи, даже продукты на снег. Некоторые женщины пытались взять с собой что-то из домашней утвари. Все это с кузова летело на землю. Людей не сажали в кузова машин, 
а буквально запихивали, закидывали, так что не было места и ногой отупить. В один кузов сажали по 5-6 семей. Меня, например, и некоторых других сажали в вагон на месте, где сейчас находится Хасавюртовская заготбаза.
На четвертый вопрос: "Какие лишения испытывали при высылке(нехватка пищи, одежды, холод, болезнь, смерть близких и других лиц)?" — опрашиваемый ответил следующее:
—В том вагоне, в котором нас везли, мы по пути следования нигде не выходили, даже по нужде, нас просто не пускали. Вагон, можно сказать, почти не отапливался. Мы очень сильно мерзли, многие так и не доехали до конца пути. В вагоне было около 27-30 семей. Умершего выбрасывали на снег. А что там с ними после делали, одному Аллаху ведомо. Хоронили их или нет, я тоже не знаю. Другого выхода не было. Мы не знали, куда нас везут и долго ли будут везти.
На пятый вопрос: «Условия существования в Средней Азии и Казахстане (ограничение свободного передвижения, оскорбления, унижения, прозвище »враг народа", «предатель», отказ в приеме на работу, на учебу, осуждение за незначительные правонарушения, использование детского труда, предоставление ра-боты, связанной с вредными условиями труда и т.д.), свидетель ответил следующее:
—Нас выгрузили в Джелалабадской области, на станции Октябрьская. Нас увезли оттуда в село Джанчиджол на санях, подводах, запряженных ослами, лошадьми. Нам, я считаю, более повезло. В киргизском колхозе нам выделили дом, вернее расселили по домам колхозников на квартиры.
Меня с отцом заселили в дом к отцу председателя колхоза. Из-за того, что я знаю кумыкский язык, я понимал немного киргизский, поэтому хозяин дома неплохо ко мне относился. Вначале он оглядывался на нашу комнату с опаской, но однажды, когда отец молился, не выдержал и спросил меня, что это делает мой отец, Когда я сказал, что отец молится, ведь мы мусульмане, как и вы, он вначале удивился, не поверил, но после этого его отношение к нам изменилось. Хозяин рассказал, что им говорили, что везут к ним диких людей, людоедов.
Так как я знал немного язык, меня поставили бригадиром над чеченцами, ввели в члены правления колхоза. Время было голо- 
дное, и я однажды на собрании сказал председателю, что если он хочет, чтобы люди не умирали с голоду и хорошо работали, то их надо накормить.
Председатель организовал для нас общее питание за счет колхоза. Но это длилось недолго. Через некоторое время на полевой стан приехали председатель колхоза и 2-й секретарь райкома. Увидев сидящих людей, секретарь поинтересовался, почему они не работают, а когда узнал, что они обедают, да еще за счет колхоза, то он пришел в ярость, пригрозил председателю стереть его с лица земли, если он немедленно не прекратит все это. Далее он добавил, что председатель кормит «предателей и изменников», «врагов народа». Председатель перепугался не на шутку и с того дня переестал кормить колхозников-чеченцев. С этого дня я ушел из бригадиров, сказав председателю, что я не смогу и не хочу заставлять работать голодных людей, своих же чеченцев, и перешел на трактор.
Однажды в колхоз приехал комендант работ, он проводил собрание среди спецпереселенцев. Он сказал председателю, что они /т.е. чеченцы/ не вечно будут жить у вас на квартирах, пусть кто хочет, строится, дайте им подводы и помогите обустроиться. Это вечно сосланные и будут постоянными колхозниками в колхозе. Выслушав его, я попросил слово у коменданта. Я сказал, что если я «враг народа», «предатель», то таким, как я, в Советском Союзе нет места, пусть меня расстреляют. Не нужна мне ваша работа, я вообще жить не хочу. Он спросил меня, кто сказал такие слова, на что я ответил, что это слова 2-го секретаря райкома, произнесенные публично. Комендант справился у председателя о верности моих слов. Комендант сказал мне, чтобы я на второй день в 8 часов явился к нему в кабинет. Так я и поступил. Позже я узнал, что 2-го секретаря убрали с работы, исключили из партии.
Это, наверное, был единичный случай, но он был тогда в моей жизни. Много людей поумирало с голоду. Многие вымирали семьями. Были такие случаи, когда нашим соседям я относил ломоть горячего хлеба. Люди умирали, так и не доев этот кусок до конца. До того люди были изнурены и обессилены голодом. Таких случаев перед моими глазами было три. От голода от людей оставались одни кости. 
Мы просто не успевали хоронить людей. Мертвых закапывали в снег, а когда он начинал оттаивать, то переносили туда, где он еще сохранился. У нас просто не было сил хоронить их. Мы с отцом рыли выдолбины по краям(берегу) канала и там закапывали мертвых, загораживая камнями.
На шестой вопрос: "Какой эпизод, связанный с выселением, сохранился в памяти",- опрашиваемый ответил:
—Прежде всего мне запомнилось два эпизода: это тот момент, когда меня чуть не расстреляли в день выселения. Второй, который я запомнил на всю жизнь, это то, как в наше село Акташ- аух пришли с музыкой обустраиваться аварцы-алмакцы.
На седьмой последний вопрос опроса: ”Какова причина, по вашему мнению, выселения чеченцев?",- опрашиваемый ответил:
—Я, да и все другие люди не знали, почему нас выселили.
Вопрос: "За что?" мучил нас, терзал. В Дагестане, когда мы возвращались, встретили нас в штыки. По дороге в село Акташ-аух стояли милицейские кордоны. Они не пропускали нас в село. Когда я на станции Хасавюрт попросил шофера отвезти в с. Акташ- аух, то он ответил, что может отвезти меня куда угодно, только не в село, иначе он может лишиться работы, что у них такое указание начальства. Мне, да и другим возвращающимся предложили место жительства на выбор: хочешь Чонт-аул (Кизилюр- товский район), хочешь в с.Герменчик (Бабаюртовский р-он). Я не поехал туда, а остался в г.Хасавюрте. Это было в октябре 1957 г.
Вот о таких фактах я могу свидетельствовать. Я еще не доехал до родины, еще в пути следования, вернее, прохожу второе выселение с 1957г. до настоящего времени. И еще неизвестно, доживу ли до дня, когда восстановят Ауховский p-он и я вернусь в свой Родной дом в с.Акташ-аух.

История из книги автора Мусы Гусеева " Черный февраль"