Где-то на Кавказе. Горное село. Сотни человек сидят, согнанные вместе в одно здание – женщины, дети, старики. Их держат там взаперти. Вооруженные люди, загнавшие их туда, говорили им что-то непонятное, непостижимое – об их общей вине, о том, что они ответственны за чьи-то неведомые им преступления… Понять это было невозможно, и спорить с тем, у кого оружие, – невозможно…

Но силовые структуры - органы безопасности и внутренних дел - не бездействуют. Уже развернуты войска и спецподразделения. Где-то на равнине действует штаб, там – генералы, министры и их заместители. Связь между штабом и спецподразделениями идет по закрытым каналам. Вот уже и команда дана! Но…

Те, в горах, начинают расстреливать узников. Здание поджигают – оказывается, и это было ими подготовлено: по периметру все облито горючим. В другое время нечто подобное, взрывчатка и канистры с бензином были подготовлены басаевцами – но в Буденновске людей удалось спасти. Здесь же спастись не удается никому…

Нет, это отнюдь не неудача спецслужб – по итогам все руководители операции получают благодарности, а то и повышения. Поскольку именно по их приказу, с их одобрения людей сгоняли в конюшню, сжигали и расстреливали. Истории той уже более шестидесяти лет. А дело было в Чечено-Ингушетии, в Галанчожском районе, в селе Хайбах.

*****

Полгода назад, в феврале, большую дискуссию (более 170 постов!) на форуме “Полит.ру” вызвала статья “Один, который не стрелял”, посвященная годовщине депортации чеченцев и ингушей. И едва ли не главной причиной того возмущения стал рассказ о событиях в селе Хайбах, где в конюшнях колхоза имени Берия были уничтожены около семисот мирных жителей.

Так вот, некоторые детали и подробности той статьи (в частности, сведения, почерпнутые в книге С.Кара-Мурзы “История советского государства и права”) оказались неточными или ошибочными.

Спустя полгода, я хочу кое-что исправить – прежде всего, основываясь на показаниях одного из тех, кто депортацию осуществлял. Некоторые из критиков вообще ставили под сомнение саму возможность использовать рассказы случайно выживших жертв и свидетелей – так почему бы не дать слово “другой стороне”?

Еще говорили, что вообще, свидетельства – штука ненадежная. Другое дело – документы официальные! Будут и документы…

Обвинения в “недостатке патриотизма” были едва ли не самыми мягкими в письмах моих критиков. Что ж, придется дать слово человеку, для которого “военно-патриотическая работа” была в советское время основной.

В итоге кое-что, действительно, проясняется.

Например, капитан Козлов – тот самый “один, который не стрелял” - арестован в Хайбахе не был.

Это ошибка - не было такого капитана.

Его правильная фамилия – Громов.

И так далее…

Впрочем, обратимся к материалам.

*****

В спорах о причинах российских трагедий ХХ века, об их виновниках слишком часто обнаруживается “простой” ответ: “Они!”

“Особо продвинутые”

наши соотечественники давно уже уяснили еврейские корни всех российских бед (достаточно зайти на форум “Полит.ру”, или почти что на любой другой форум Рунета). У “профессиональных русских” в каждой из бывших советских республик есть“братья по разуму” из национальных республик – те скажут: “жиды…, а ще клятi москалi!”, или что-то подобное на своей местной мове.

И как-то с большой неохотою признается соучастие во всех этих безобразиях собственных соплеменников. Между тем, без “национальных кадров” “товарищи из центра” не смогли бы сотворить и сотой доли сделанного – плохого и хорошего.

Было у советской власти такое замечательное свойство – она не давала возможности остаться в стороне. Впрочем, то же самое было и в фашистской Германии: без соучастия, хотя бы минимального, хотя бы символического, не то что жить - выжить было сложно. Вот “свидетели Иеговы” быстро оказались в концлагерях – они отказывались вскидывать руку в нацистском приветствии, “Хайль Гитлер!” не говорили…

Так вот, ни коллективизация, ни массовые репрессии, ни даже депортации целых народов были бы невозможны без этих самых “национальных кадров”. И к депортации ингушей и чеченцев также был привлечен чеченский и ингушский “партийно-хозяйственный актив”. Они первыми – еще 18 февраля –узнали о предстоящем выселении народов. Они участвовали – вместе с генералитетом НКВД – в осуществлении этого “мероприятия”. И последними были отправлены вслед за собственным народом в места ссылки.

Был среди них первый заместитель наркома юстиции Чечено-Ингушетии Дзияудин Мальсагов (см. в Приложении 1 его автобиографию) - ему и слово. Слова его, замечу, были занесены в протокол допроса (см. в Приложении 2 протокол допроса Мальсагова) в рамках расследования уголовного дела № 90610010, возбужденного (см. в Приложении 3 постановление о возбуждении дела) 31 августа 1990 года прокурором Урус-Мартановского района Русланом Цакаевым.

Находясь в этой должности с марта 1942 года, Мальсагов был по сути “на переднем крае” борьбы с “бандитами” в чеченских горах - для тех, кто оправдывает депортацию необходимостью подавить “банддвижение”, его показания на этот счет будут небезынтересны.

… Оказавшись 27 февраля 1944 года в Галанчожском районе, Мальсагов и Громов ужаснулись увиденному. Они пытались протестовать:

“Я подбежал к Гвишиани и попросил у него, чтобы прекратили произвол. Гвишиани ответил, что на это есть приказ Берия и Cepoва и попросил не вмешиваться в это дело, иначе, мол, как и они погибнете здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мы с Громовым больше ничего не могли сделать”.

Спустившись на равнину, они пытались обратиться к вышестоящему начальству:

“…мы с Громовым добрались до ж-д. станции Слепцовская. Там встретили какого-то полковника-грузина. У него спросили, где находятся Серов и Берия. Мы хотели им доложить, что в горах при выселении горцев допущены злоупотребления, уничтожено много невинных людей путем расстрела и сожжения. Полковник что-то сказал своему шоферу на грузинском языке. Громов же понял, так как он раньше работал в Грузии и знал грузинский язык. Громов сказал мне, что нам нужно срочно уехать оттуда. Мы сели в автомобиль и быстро уехали. Потом Громов говорил мне, что полковник вызвал автоматчиков, чтобы расстрелять нас как лишних свидетелей преступлений в Хайбахе и в Малхесты. Когда мы проехали с.Закан-Юрт, нас догнала военная автомашина, и офицер с этой автомашины сказал нам, что нам повезло, что мы уехали оттуда, так как нас искали автоматчики.

По приезде в Грозный об этом геноциде я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Серов был в ярости, приказал не говорить никому об этом случае. В то время я и не мог больше заикнуться об этом преступлении, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля этой трагедии”.

Дзияудин Мальсагов отправился вслед за своим народом только 18 апреля 1944 года, а в Средней Азии занял не последнюю должность – стал первым заместителем Председателя Талды-Курганского Облсуда… В общем, оставался партийно-советским номенклатурным работником среднего звена…

*****

Но служба государству – совсем не обязательно синоним подлости, многое зависит от личных качеств человека.

Проблема “двойной лояльности” в мире сформулирована уже давно (например “Могут ли врач, связанный клятвой Гиппократа, или священник, связанный тайной исповеди, давать показания?”). В Советском Союзе нечто подобное выражалось более широко и лапидарно: “Нельзя одновременно быть умным, честным и партийным”.

А, вот, Мальсагов оказался правдоискателем – и быстро поплатился за это:

“В январе 1945 года я написал об этом произволе в Хайбахе и Малхесты Сталину. В конце февраля меня за это уволили с работы и предупредили, что если я напишу об этом, то попрощаюсь с жизнью”.

Но никто в этом мире не вечен. Сталин умер, и…:

“В 1953 году, после ареста Берия, я написал в Москву об этом случае. Через три недели меня повезли в Москву и допрашивали. Я давал конкретные показания, как и Вам сейчас, о геноциде чеченского народа в Хайбахе, Малхесты и в других селах Чечни. <…> Когда записывали мои показания по делу Берия, я обратил внимание на то, что следователи не хотят изобличать в совершенном преступлении Серова и Круглова, а в отношении других преступников Гвишиани, Берия и других лиц показания записывали тщательно и охотно. <…> Мои показания и весь материал по эпизоду Хайбахского преступления имеется в уголовном деле по обвинению Берия Л.П….”.

Расследование преступлений сталинского времени стало оружием в борьбе между наследниками Вождя народов. Чеченцы же по-прежнему оставались в Казахстане. Мальсагов не унимался:

“…С Н.С.Хрущевым я встретился в июле 1956 года, когда он приезжал в Алма-Ату. Хрущев проводил совещание партактива в оперном театре. Я участвовал в работе этого совещания. Мне представилась возможность лично вручить ему заявление о геноциде чеченского народа в Хайбахе, Малхесты и других селах. <…> Хрущев пригласил в свою комнату, внимательно прочитал заявление и спросил у меня, знаю ли я, какая ответственность ложится на меня, если не подтвердятся изложенные в заявлении факты. <…> Я сказал: “Нужно спросить Председателя КГБ СССР Серова и министра МВД СССР Круглова…” <…> После этой встречи с Н.С.Хрущевым была создана комиссия по расследованию Хайбахского преступления во главе с ответственным работником ЦК КПСС Тикуновым. <…> Тикунов приезжал в Казахстан, где я жил. Это было после моей встречи с Н.С.Хрущевым. <…> В 1956 году эта комиссия выехала в с.Хайбах, в бывшую Чечено-Ингушетию. При осмотре этого места участие принимал и я. При раскопках на месте бывшей конюшни сразу же обнаружили останки людей. Нашли много пуль и гильз от оружия, которым расстреливали чеченцев. Это расследование длилось свыше 6 месяцев. После была составлена справка по результатам расследования. <…> Была проведена огромная работа, допрошены более ста человек”.

Однако правдоискательство в Советском Союзе всегда заканчивалось, можно сказать, одинаково. В январе 1957 года была восстановлена Чечено-Ингушская АССР, Дзияудин Мальсагов активно работает в составе ее Организационного комитета – и сразу встречает резкое сопротивление. В августе 1957 года он полемизирует с секретарем ЦК КПСС Поспеловым - вот что пишет об этом историк Александр Некрич [(см. в Приложении 4 фрагменты из книги Некрича):

“…С.Н.Джугурьянц, в распоряжении которого была стенограмма VI пленума обкома, так описывает этот инцидент:

“Член организационного комитета Д.Мальсагов пытался на основе отдельных эпизодических фактов неправильного отношения к чеченцам и ингушам приписать такое отношение руководящему партийному органу республики. По поводу этого выступления П.Н.Поспелов сказал, что в нем прозвучала неверная нотка, не в пользу дружбы народов. Глубоко ошибочным было заявление и другого члена Оргкомитета, Тагиева, требовавшего пересмотра решения о передаче Пригородного района Северо-Осетинской АССР”.

Между тем, напряженность в республике растет – местное партийное и чекистское руководство, видимо, полагало, что от чеченцев и ингушей еще можно как-то избавиться. В конце августа 1958 года с Грозном начинаются тщательно срежиссированные погромы чеченцев (подробнее об этом см в статье “Насылающие ветер”).

Слово Александру Некричу:

“<…> Мальсагов отправился в Москву, чтобы довести до сведения ЦК партии о происходящих в Грозном событиях. На стоянке поезда в Харькове он увидел женщину, которая читала эту

[античеченскую] листовку. Мальсагов подскочил к ней в момент отхода поезда, вырвал из ее рук листовку и привез ее в Москву. Здесь он через некоего Р. пытался передать листовку в Комиссию партийного контроля, но Р. листовки не передал. 8 мая 1959 г. Мальсагов был исключен из партии и арестован.

…Сильнее всего слежка и грубые провокации как в Грозном так и в Москве проводились против наиболее активного и безбоязненного разоблачителя отступлений от линии партии в ЧИАССР - слушателя ВПШ при ЦК КПСС, бывшего члена Оргкомитета по восстановлению ЧИАССР Д.Г.Мальсагова. Во втором полугодии 1958 года и первой четверти 1959 года Шмойлов и Халеев проводили специальную операцию (экспертизы, допросы, дознание и т. д.) по выявлению лиц, причастных к составлению доклада для ЦК КПСС на семидесяти страницах”.

Вот что другой “правдоискатель”, старый большевик и терской казак Сергей Петрович Писарев тогда писал об этом в ЦК КПСС (Приложение № 3 к заявлению Председателю КПК при ЦК КПСС, раздел 1 “ПОЧЕМУ В АПРЕЛЕ 1959 ГОДА Я БЫЛ ВЫНУЖДЕН ОТРИЦАТЬ СВОЕ АВТОРСТВО ДОКЛАДА НА СЕМИДЕСЯТИ СТРАНИЦАХ?” /Некоторые данные, объясняющие мое недоверие подполковнику госбезопасности Халееву, и основания для проверки служебной деятельности и партийного лица как Шмойлова, так и Халеева/):

Эта двухлетняя подготовка завершилась незаконным АРЕСТОМ (при содействии секретаря обкома Фоменко, поскольку Яковлева в это время в ЧИАССР не было) невиновного Д.Мальсагова и столь же оскорбительными обысками в Москве у старых коммунистов, товарищей Мальсагова (писателя А.Е. Костерина и меня).

25 марта прошлого

[1959 - прим. публ.] года по лживой телеграмме Фоменко был вызван и на аэродроме по выходе с самолета арестован Д.Мальсагов…”,

Вновь слово Александру Некричу:

[Мальсагова] обвинили в том, что он вел антисоветскую деятельность, разжигал национальную рознь, клеветал на русский, чеченский, ингушский народы, на руководящих партийных и советских работников республики. Его также обвинили в том, что он будто бы продиктовал текст этой листовки своему племяннику; Р. выступил в качестве свидетеля обвинения. Был еще и другой “свидетель “, который, однако, позднее написал заявление об отказе от своих показаний на Мальсагова.

Суд признал Мальсагова виновным и отправил в лагерь в Потьму, где Мальсагов пробыл 5 лет (см. Прриложение

5. “Из учетной карточки Дубравлага”). На приговор был подан протест заместителем Генерального Прокурора СССР, но затем протест был отозван без объяснения причин. В партии Мальсагова не восстановили. В настоящее время он работает агрономом в Министерстве сельского хозяйства Чечено-Ингушской АССР. Люди, близко знавшие Мальсагова, утверждают, что дело против него было чистейшей “липой”…”.

Как видим, Дзияудин Мальсагов был человеком умным и честным… Но в итоге его показания все же оказались в уголовном деле № 90610010 – почему, как, каким образом?

*****

После той февральской публикации мои наиболее принципиальные оппоненты говорили об антипатриотизме автора. Не могу с ними согласиться - память неразрывна. В этом отношении символично само начало расследования хайбахского дела. “Спусковым крючком” для него стала именно военно-патриотическая работа – в самом что ни на есть советском понимании. Впрочем, об этом подробнее расскажет руководитель поискового центра "Подвиг" Международного союза ветеранов войн и вооруженных сил Степан Кашурко: так получилось, что именно труды по восстановлению памяти героев Великой Отечественной войны сделали его в 1990 году председателем общественной комиссии по расследованию событий 1944 года в Хайбахе, а в итоге привели к началу расследования уголовного дела (см. его интервью в газете “Известия” от 18 марта 2004 г. (см. в Приложении 6 статью Тимофеевой)):

“…Накануне 20-летия Победы маршала Конева назначили председателем Центрального штаба Всесоюзного похода по дорогам войны. Я был капитан-лейтенантом ВМФ в запасе, журналистом. Считал себя учеником Сергея Сергеевича Смирнова, автора знаменитой "Брестской крепости". Коневу нужен был такой помощник, и он взял меня порученцем по особо важным делам розыска героев войны.

След ее

[хайбахской трагедии] обнаружился на Украине, у города Новгорода-Северского. В половодье берег Десны обнажил останки кавалеристов в кавказских бурках. Разведчики 2-го гвардейского Кавказского кавалерийского корпуса погибли 12 марта 1943 года, выполняя в тылу врага особое задание генерала Рокоссовского. У одного из них в непромокаемом пакете были смертный медальон, фотокарточка, вырезка из армейской газеты и письмо матери в Хайбах. Это был командир взвода Бексултан Газоев. Сообщаю о герое на родину. Ответ из Грозного: "Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет". Но в письме матери Газоев указал адрес: Хайбах, Галанчожский район, Начхоевский сельсовет. Я вылетел в Грозный.

"Дался вам этот Хайбах! - сказал мне Доку Завгаев, первый секретарь Грозненского обкома. - Ну, был до войны. А в войну не стало". Я настаивал: нужно найти родственников героя. Он долго уходил от разговора, но все же признал: "Люди сгорели при депортации". Как же так? Человек за родину жизнь положил, а его родных - сожгли? "Не кипятитесь! - осадил меня Завгаев. - Был указ Сталина. Об этой истории говорить и писать запрещено".

…Вернулся в Москву, чтобы найти архивные материалы. Документы специальной комиссии ЦК КПСС хранились у заведующего общим отделом ЦК. Пришлось обращаться к Горбачеву. Он дал разрешение. …”

Следствие длилось три года. Были допрошены свидетели, а из архива были извлечены документы (например, этот рапорт (см. в Приложении 7 официальный документ из дела). А потом дело было передано военной прокуратуре и “ушло” в Ростов… И – тишина. Впрочем, теперь, после оправдания Ульмана и Аракчеева, в этом тоже есть что-то символичное: в Ростове теперь принято оправдывать обвиняемых в военных преступлениях…

Но здесь слово лучше дать самому сотруднику прокуроры Мусе Хадисову (см. в Приложении 8 интервью Зои Световой). А в 1994 году была издана книга: “Хайбах: Следствие продолжается” (в приложении дана краткая библиография)…

*****

Эта история, вроде бы, не окончена. Но – что гораздо важнее! - в ней есть Герои. Дзияудин Мальсагов, Степан Кашурко и многие другие.

Именно такие люди делают Историю с большой буквы. Виновники трагедии Хайбаха не только совершили преступление, но пытались оставить на его месте “черную дыру”, удалить из человеческой памяти.

Люди, чья судьба наглядно показывает, что служба Идее, служба Государству, или даже Патриотизм – отнюдь не обязательно связаны с подлостью и ложью. Что можно и должно прежде всего пытаться оставаться порядочным человеком. Умным и честным, а партийность - не главное, как-нибудь приложится…

Александр Черкасов, “Мемориал”

Приложения:

[1. Дзияудин Мальсагов: автобиография.]

[2. Протокол допроса Дзияудина Мальсагова в рамках уголовного дела № 90610010.]

[3. Постановление о возбуждении уголовного дела № 90610010.]

[4. Дзияудин Мальсагов: Из книги Александра Некрича “Наказанные народы”.]

[5. Дзияудин Мальсагов. Из учетной карточки Дубравлага.]

[6. Рассказывает Степан Кашурко. Статья Ольги Тимофеевой "Населенного пункта Хайбах в Чечено-Ингушской АССР нет" (“Известия”, 18 марта 2004 г.)]

[7. Документ из уголовного дела № 90610010.]

[8. Интервью с Мусой Хадисовым, расследовавшим хайбахское дело. Статья Зои Световой Вспомнит ли Путин в предвыборной речи о депортации чеченцев? ("Русский курьер", 20 февраля 2004 г.)]

[9. Краткая библиография.]

*****

[1. Дзияудин Мальсагов: автобиография.]

Автобиография

Я, Мальсагов Дзияудин Габисович, родился в 1913 году, в селе Старый Ачхой Урус-Мартановского района Чечено-Ингушской АССР, в семье крестьянина-бедняка. Никто из моих родственников заграницей не был, репрессиям не подвергался. Мой отец Мальсагов Габис органами царской власти за революционную деятельность был арестован и с 1915 г. по 1917 г. находился в заключении, который, продолжая свою революционную деятельность и после своего освобождения, принимал активное участие в гражданской войне против белогвардейцев.

Мое образование.

Я окончил: в 1931 г. двухгодичные учительские курсы; в 1946 г. Всесоюзный заочный юридический институт; в 1948 году Философский Факультет Университета Марксизма-Ленинизма Алма-Атинского горкома КП Казахстана; в 1959 г. Высшую Партийную Школу при ЦК КПСС (но гос. экзамен не сдал), II курс Северо-Осетинского Сельскохозяйственного института.

Моя трудовая деятельность.

Я работал: учителем начальной, директором неполной средней школы Сунженского, Старо-Промысловского районов Чеч.-Инг.АССР с сентября 1931 г. по декабрь 1937 г.; Прокурором, нарследователем, нарсудьей Курчалоевского, Шалинского районов Чеч.-Инг.АССР с декабря 1937 г. по март 1942 г.; Первым заместителем наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР с марта 1942 г. по апрель 1944 г.; Первым заместителем Председателя Талды-Курганского Облсуда с апреля 1944 г. по март 1945 г.; Адвокатом Алма-Атинской Облколлегии адвокатов с марта 1945 г. по апрель 1951 г.; Начальником снабсбыта, председателем артели имени М.Горького г.Алма-Аты с апреля 1951 г. по июнь 1952 г.; Начальником ЖКО второго кордона Текелийского Свинцово-Цинкового Комбината Талды-Курганской области с июня 1952 г. по август 1953 г.; Председателем Правления Калининского СельПО Каратайского райпотребсоюза Талды-Курганской области с августа 1953 г. по январь 1956 г.; Директором Алма-Атинского горкоопторга с января 1956 г. по июнь 1956 г.; Первым заместителем Председателя Алма-Атинского облсуда с июня 1956 г. по январь 1957 года; Членом Оргкомитета Чечено-Ингушской АССР с января 1957 г. по сентябрь 1957 г; Был слушателем Высшей Партийной Школы при ЦК КПСС с сентября 1957 года по март 1959 года. Будучи злобно оклеветан с марта 1959 года по декабрь 1963 года находился в заключении, освобожден, реабилитирован.

Состоялся в рядах ВЛКСМ с 1931 г. по 1939 год, членом КПСС с 1940 года, членом профсоюза с 1933 года.

13.05.1964

*****

[2. Из протокола допроса Дзияудина Мальсагова в рамках уголовного дела № 90610010.]

“Я был бессилен…”. Из протокола допроса.

ДЗИЯУДИН МАЛЬСАГОВ

Родился в 1913 году в селе Старый Ачхой Ачхой-Мартановского района ЧИАССР, чеченец, образование высшее, семейный, работает главным ревизором контрольно-ревизионной группы, не судим.

В данное время живет в Грозном.

“Я работал следователем, прокурором, судьей и в других должностях с 1937 года в Чечено-Ингушетии, в Курчалоевском, Шалинском и Атагинском районах. В марте 1942 года был выдвинут заместителем наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР.

18 февраля 1944 года в г Грозный приехали Л.П. Берия и другие руководящие работники НКВД. В тот же день утром меня пригласил бывший тогда председатель Совнаркома Супьян Моллаев и сообщил, что предстоит выселение чеченцев и ингушей.

Он сказал, что будет встреча у первого секретаря обкома партии Иванова, и чтобы я никуда не отлучался. Потом, через 2 часа меня пригласили в кабинет Иванова. Там находились Моллаев, Серов, Круглов, заместители Берия. Все это было засекречено. О том, что в республике находится Берия, мне сказал Моллаев. Мне также сказали, что я должен ехать в Галанчожский район. Туда я поехал с Халимом Рашидовым, вторым секретарем обкома КПСС [ВКП (б)].

Рашидов должен был быть в Сунженском районе, а я — и Галанчожском. До ст.Слепцовской мы поехали вместе. Нам сказали, что нас ожидает заместитель Берия – Аполлонов и другие высокопоставленные военные.

Когда мы прибыли на станцию, то там в железнодорожном вагоне находились генерал-полковник Аполлонов и другие генералы. С нами он начал проводить беседу. Зазвенел телефон, и я понял, что он, Аполлонов, разговаривает с Берия, так как, обращаясь к нему, называл по телефону его имя и отчество.

В Галанчож должны были поехать я, один генерал, старшие офицеры в сопровождении солдат. Фамилию генерала я не знаю. Они в то время сознательно искажали свои фамилии.

До с.Галанчож мы ехали на автомашинах. Еще до нашего отъезда после обеда в обкоме партии проводилось совещание партийно-хозяйственного актива. Когда мы вышли от 1-го секретаря обкома КПСС, нам сказали ждать в приемной. Оттуда нас завели в зал заседания обкома партии и там объявили, что предстоит выселение всего народа, и что все мы должны принять участие в этом. Лично я сам задал вопрос, почему выселяют всех, в чем они повинны? Я спросил, что у меня один брат вернулся контуженный с фронта, а пять братьев находятся на фронте, почему я и моя семья должны выселяться, как и многие другие такие семьи? На этот вопрос Серов ответил, что этап – мера временная, основная масса людей вернется обратно.

Никакой подписки о неразглашении сведений о поголовном выселении чеченцев у нас не брали, так как это объявилось только тем, кто был допущен к работе с секретными документами. Однако всех предупредили, что за разглашение этой операции будут привлечены к уголовной ответственности вплоть до расстрела.

Taк вот, в с.Галашки нам подали лошадей, и на них в сопровождении примерно 15 солдат я, генерал и еще другие офицеры поехали в Галанчожский район.

Еще за полтора месяца до выселения в селах Чечено-Ингушетии начали появляться солдаты якобы для учений, ведения боевых действии в горных условиях.

Вечером мы прибыли в с.Ялхорой Галанчожского района. Наше появление в этом районе было засекречено. Выселение чеченцев ожидалось начать 27, а 28 февраля 1944 года – закончить. Мне потом сказали, что 24.02.44 г. с плоскостных районов чеченцев выселили. Об этом мне сам Гвишиани.

Кстати, Гвишиани полтора месяца находился в с.Ялхорой, руководил выселением народа в Галанчожском районе. Он в то время был начальником Дальневосточного управления НКВД и оттуда был командирован в Чечню. В каждом районе выселением народа руководил военный не ниже звания генерала В с.Ялхорой нам представился сам Гвишиани, его имя, отчества я уже не помню. Внешне он разговаривал вежливо, культурно, назвал меня по имени. Это было вечером 19 февраля 1944 года.

24 февраля мы прибыли в с.Ялхорой, а после с капитаном Громовым поехали по маршруту с.Акки – Эски – Хайбах - Нашхой. С Громовым я познакомился в пути следования. В ночь с 26 на 27 февраля 1944 года мы приехали в с.Хайбах. В то время из Галанчожского района люди еще не были выселены. Были слухи о том, что в этом районе существует банда Исраилова, и поэтому, по всей видимости, власти придавали особое значение Галанчожскому району, и выселение чеченцев из этого района было немного отсрочено.

27 февраля в с.Хайбах собрали жителей для отправки в г.Грозный.

В Ялхорое находился штаб войск привлеченных к выселению.

В Хайбахе у конюшни колхоза им. Л.П.Берия собрали людей со всех окрестных хуторов и сел. Один офицер приказал, чтобы те, кто не может идти, зашли в конюшню, там подготовлено место, завезено сено и утеплено помещение. В эту конюшню стали заходить старики, женщины, дети, больные, а также и здоровые люди, присматривающие за своими больными и престарелыми родственниками. Там находились и здоровые люди, которые предполагали, что их вместе с нетранспортабельными могут увезти на машинах, лошадях. Некоторые говорили, что их вывезут оттуда на самолетах. По моему подсчету, туда зашло 650-700 человек, так как все они заходили на моих глазах. Остальных людей отправили через с.Ялхорой в с.Галашки и оттуда до ж.д. станции. Примерно в промежутке с 10 до 11 часов, когда выселили здоровую часть населения, ворота закрыли. Слышу команду: "Огонь!". Тут сразу вспыхнул огонь, охватив всю конюшню. Оказывается, заранее было подготовлено сено и облито керосином.

Когда пламя поднялось над конюшней, то люди, находившиеся внутри конюшни, с жуткими воплями о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Гвишиани, стоявший недалеко от этих ворот, приказал: “Огонь!”. Тут из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей. Выход у конюшни был завялен трупами.

Один молодой человек выбежал оттуда и метрах в двадцати от ворот его настигли пули автоматчиков. Выбежали еще двое, но их у ворот также расстреляли.

Я подбежал к Гвишиани и попросил у него, чтобы прекратили произвол. Гвишиани ответил, что на это есть приказ Берия и Cepoва и попросил не вмешиваться в это дело, иначе, мол, как и они погибните здесь. Капитан Громов также начал возмущаться по поводу уничтожения людей. Мы с Громовым больше ничего не могли сделать.

Гвишиани позвал меня и Громова, дал в сопровождение несколько солдат и отправил нас в с.Малхесты.

Малхесты состоит из мелких горных хуторов с боевыми башнями, построенными еще несколько веков назад. Там, в Малхестах, была страшная картина: с промежутками в несколько десятков метров по дорогам, на тропах валялись трупы расстрелянных горцев. В самом Малхесты трудно было найти дом, где не находился бы труп расстрелянного чеченца.

Через несколько дней, когда мы с Громовым возвращались обратно, в пещере увидели много трупов расстрелянных людей. Мне особенно запомнился труп женщины, прижавшей к себе трупы двух детей, одного грудного ребенка, а второй труп ребенка 2-3 лет. Сидя, она их держала, как при жизни, прижав к своему телу.

В пути следования в Малхесты и оттуда мы чеченцев не встречали. Повсюду были солдаты, а оставшаяся часть населения скрывалась в горах и в лесах. Их автоматически причислили к бандитам и жестоко с ними расправлялись.

Когда мы возвращались в с.Малхесты, с Громовым мы заехали в Хайбах, чтобы посмотреть, что осталось после расстрела людей. В Хайбахе, у конюшни, чеченцы выкапывали трупы сожженных и расстрелянных людей. Увидев нас, они бросились и разные стороны. Я им на чеченском языке крикнул, чтобы они остановились, подошли ко мне. Один из них подошел ко мне, а остальные не стали подходить. Подошедший ко мне был Жандар Гаев. Вид у него был ужасный. Они круглые сутки откапывали трупы чеченцев и хоронили их в другом месте. Жандар сказал мне, что они уже похоронили 137 трупов.

В разговоре с нами он рассказал, что они отстали от своего народа и скрываются в горах от преследования. Я им посоветовал, чтобы они сдались властям. Но Жандар мне ответил, что убивают и тех чеченцев, которые добровольно идут к властям с просьбой соединить их с родственниками. Он попросил у меня какой-нибудь документ, чтобы их не расстреляли. Рядом стоял Громов. Он был поставлен в известность о сути этого разговора. Тогда мы с Громовым выдали справку Жандару Гаеву о том, что эти люди отбились от родственников и просили помочь им в соединении с ними, что они следуют к месту выселения. Не знаю, помогла ли эта справка кому-нибудь, так как у нас не было никакой печати или штампа заверить этот документ.

Потом мы с Громовым добрались до ж-д. станции Слепцовская. Там встретили какого-то полковника-грузина. У него спросили, где находятся Серов и Берия. Мы хотели им доложить, что в горах при выселении горцев допущены злоупотребления, уничтожено много невинных людей путем расстрела и сожжения. Полковник что-то сказал своему шоферу на грузинском языке. Громов же понял, так как он раньше работал в Грузии и знал грузинский язык. Громов сказал мне, что нам нужно срочно уехать оттуда. Мы сели в автомобиль и быстро уехали. Потом Громов говорил мне, что полковник вызвал автоматчиков, чтобы расстрелять нас как лишних свидетелей преступлений в Хайбахе и в Малхесты. Когда мы проехали с.Закан-Юрт, нас догнала военная автомашина, и офицер с этой автомашины сказал нам, что нам повезло, что мы уехали оттуда, так как нас искали автоматчики. По приезде в Грозный об этом геноциде я подробно рассказал Серову, примерно 8-го марта. Серов был в ярости, приказал не говорить никому об этом случае. В то время я и не мог больше заикнуться об этом преступлении, так как меня могли физически уничтожить как свидетеля этой трагедии.

Вопрос: Скажите, Мальсагов, когда Гвишиани отдавал приказ уничтожить людей, запертых в конюшне. Вы не обратили внимание на его лицо, его поведение?

Ответ: Гвишиани вел себя спокойно, что будто бы ничего не происходило, будто там не было людей. Там находились, кроме меня. Громов и другие офицеры, примерно человек 15 и много солдат. После Хайбаха с Гвишиани я никогда не встречался.

После выселения моего народа Чечню я покинул 18 апреля 1944 года. До этого дня я был задержан представителем власти, так как нужно было содействовать выселению оставшихся в горах чеченцев. Вместе со мной были оставлены также и другие чеченцы, занимавшие в то время ответственные должности, а некоторые пробыли в Чечне и до 1948 года.

В то время в Галанчожском районе действовала банда Хасана Исраилова. Эта банда какой-либо большой опасности не представляла. По моему соображению, в банде было 14 человек, а точно я не могу сказать. Эта банда не могла появиться и совершать какие-либо действия против Советской власти в то время, так как для операции по выселению чеченцев были стянуты войска НКВД. Кроме того, в горах была банда Виситы Анзорова. Сколько там было человек, я не могу сказать.

Если говорить о банде, то могу рассказать следующее. Я был в отряде особого, назначения. Тот отряд был организован в июне 1942 года в г.Грозном, а позже этот отряд быстро переименовали в Грозненский истребительный батальон. Я был бойцом этого батальона. В этом батальоне не было ни одного рядового беспартийного. Основное назначение его была борьба с десантом немецкой армии. Летом 1942 года немцы были близки к Грозному. Немецкое командование забросило в горы десант. Это было в конце августа и начале сентября. Десант был заброшен в горы Веденского и Чеберлоевского районов. В нем было 76 человек под командованием полковника Геккерта, немецкого разведчика. Этот десант был быстро уничтожен и от него осталось 5 человек. В начале октября 1942 года был дан приказ спуститься в с.Нижалой. Наше командование обратилось к нам с просьбой помочь в поимке банды Шаипова. Нам сказали, что в этой банде более 100 человек. Разработали операцию, окружили эту банду. Бандиты бросали чучела из бурок и папах в обрыв, отвлекали внимание солдат, которые стреляли в направлении упавших чучел, а сами бандиты, воспользовавшись этим обстоятельством, уходили из окружения. Оказалось, что эта банда состояла из трех человек. В этой перестрелке был ранен 12-13-летний сын главаря банды – Шаипова. Когда подошли, то лейтенант хотел его застрелить, но я не позволил ему это сделать. Тогда он направил на меня пистолет, но я был готов к этому. Стоявший сзади мой автоматчик навел на него автомат. Лейтенант испугался, побежал и доложил в штаб, что я упустил банду.

Из штаба пришли военные и начали разбирать этот случай. Я объяснил, что если мы берем в плен раненых немцев, то почему лейтенант пытается застрелить подростка, ведь он ранен и находится в плену. Выслушав мое возмущение, командование признало действия лейтенанта незаконными и арестовало его на 15 суток. Потом я приехал в районный центр Чеберлой. Там первым секретарем работал Халим Рашидов.

Когда я был у него, следом в его кабинет зашли два человека в штатском. Это были Колесников – зам. наркома внутренних дел ЧИАССР, полковник, и Серов. Серов начал докладывать Рашидову, что между местечком Денидук и с.Нижалой идет “война”. Бои ведут отряды Красной армии с немецким десантом. Я удивился этому, так как только что прибыл оттуда. Я ответил им, что там никакой войны не было, а в перестрелке с тремя членами банды Шаипова ранен мальчик. Колесников и Серов докладывали в райкоме, что с обеих сторон имеются большие потери. После этого нарком внутренних дел Дроздов и первый секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС Иванов подписали и дали информацию в Москву о том, что они легализовали и уничтожили более 5000 бандитов-чеченцев и ингушей, а Л.П. Берия передал информацию в центр и в Москву, что в течение пяти дней идут ожесточенные бои с чеченскими бандитами.

Это они делали с целью создать видимость тяжелой обстановки в этом регионе. В то время по грубо завышенным данным НКВД в банде находилось всего 335 человек, а откуда они взяли данные о 5 тыс. бандитов – неизвестно. Ведь я был свидетелем перестрелки с тремя членами банды Шаипова.

Когда меня после допрашивали в Москве по делу Берия, я об этом и говорил – о фальсификации Берия сведений о наличии бандитов в Чечне. Все это было сфабриковано с целью опорочить в целом народ.

Вопрос: Скажите, Мальсагов, Вы где-нибудь говорили о факте уничтожения чеченцев в Хайбахе, писали ли об этом, обращались ли к кому-нибудь с заявлением о привлечении к ответственности виновных лиц в уничтожении людей?

Ответ: В январе 1945 года я написал об этом произволе в Хайбахе и Малхесты Сталину. В конце февраля меня за это уволили с работы и предупредили, что если я напишу об этом, то попрощаюсь с жизнью.

В 1953 году, после ареста Берия, я написал в Москву об этом случае. Через три недели меня повезли в Москву и допрашивали. Я давал конкретные показания, как и Вам сейчас, о геноциде чеченского народа в Хайбахе, Малхесты и в других селах Чечни. В ходе допросов по делу Берия говорил, что были расстреляны также председатель Галанчожского райисполкома Бугаев и шесть ответственных работников райисполкома в с.Пешхо. Это случилось, когда они шли на соединение со своими родственниками.

Когда записывали мои показания по делу Берия, я обратил внимание на то, что следователи не хотят изобличать в совершенном преступлении Серова и Круглова, а в отношении других преступников Гвишиани, Берия и других лиц показания записывали тщательно и охотно.

В Москве я находился более трех недель. Когда шло предварительное расследование, на судебном процессе по делу Берия я не был, хотя был вызван в Москву. Почему-то меня на судебное заседание не вызывали и не допрашивали. Мои показания и весь материал по эпизоду Хайбахского преступления имеется в уголовном деле по обвинению Берия Л.П.

Впоследствии, когда по моим заявлениям из Москвы приезжала комиссия во главе с заведующим отделом административных органов Тикуновым, то весь материал по Хайбаху находился у него со всеми моими заявлениями, письмами и жалобами. Тикунов приезжал в Казахстан, где я жил. Это было после моей встречи с Н.С.Хрущевым.

С Н.С.Хрущевым я встретился в июле 1956 года, когда он приезжал в Алма-Ату. Хрущев проводил совещание партактива в оперном театре. Я участвовал в работе этого совещания. Мне представилась возможность лично вручить ему заявление о геноциде чеченского народа в Хайбахе, Малхесты и других селах.

Охрана Хрущева была из КГБ республики. Начальник этой охраны меня знал, и после переговоров с ним, он прочитал мое письмо-заявление и разрешил мне подойти к Хрущеву после доклада и вручить его. Я представился Н.С.Хрущеву, сказал, что по национальности чеченец и просил рассмотреть заявление по факту уничтожения чеченцев в с.Хайбах. Хрущев пригласил в свою комнату, внимательно прочитал заявление и спросил у меня, знаю ли я, какая ответственность ложится на меня, если не подтвердятся изложенные в заявлении факты. Я ответил, что эти факты не могут не подтвердиться, и полностью отдаю себе отчет своим действиям. Хрущеву я сказал: “Нужно спросить Председателя КГБ СССР Серова и министра МВД СССР Круглова, где находятся 600-700 человек Нашхоевского сельсовета, где многие жители с.Малхесты, где председатель Галанчожского сельсовета и шесть ответственных работников?” 600-700 человек сожжены в Хайбахе в конюшне колхоза им. Л. П. Берия. Более 300 человек из Малхесты расстреляны, когда они скрывались от солдат. Делалось это по приказу Серова, Круглова и Берия.

После этой встречи с Н.С.Хрущевым была создана комиссия по расследованию Хайбахского преступления во главе с ответственным работником ЦК КПСС Тикуновым. В 1956 году эта комиссия выехала в с.Хайбах, в бывшую Чечено-Ингушетию. При осмотре этого места участие принимал и я. При раскопках на месте бывшей конюшни сразу же обнаружили останки людей. Нашли много пуль и гильз от оружия, которым расстреливали чеченцев. Это расследование длилось свыше 6 месяцев. После была составлена справка по результатам расследования. Эту справку я читал лично. В ней правильно отражались все факты. Была проведена огромная работа, допрошены более ста человек.

Вопрос: Скажите, Мальсагов, были ли те расстрелянные и сожженные больны тифом или другой болезнью?

Ответ. Неправда, что уничтоженные были больны тифом. Возможно, среди них были единицы тифозных больных. Солдаты прямо в своих же домах расстреливали больных тифом. Кроме того, больных, которые не могли передвигаться, не выселяли, а сразу же уничтожали на месте в своих же кроватях, бывали случаи, когда выводили больных из дома и во дворе расстреливали.

Расстрелянных людей никто не хоронил, и они лежали в тех позах, в которых настигла их смерть.

Вопрос: Скажите, Мальсагов, имелись ли случаи умышленного отравления отбившихся при выселении чеченцев?

Ответ: Да, эти случаи имели место. Военные оставляли отравленные продукты, пряники, сухари, сахар и т.д. Много было случаев гибели чеченцев от отравлений.

Вопрос: Встречались ли Вы с ответственными работниками обкома КПСС после выселения народа, как они относились к этому геноциду?

Ответ: Меня первый секретарь обкома КПСС Иванов не принял. Меня принял Лысов, бывший секретарь обкома КПСС по кадрам. Я ему рассказал о расстрелах мирных жителей. Он посоветовал обратиться к Серову. Я ответил, что Серову об этом рассказал. На этом между нами разговор окончился.

Вопрос: После выселения чеченцев кто распоряжался их имуществом? Особенно скотом?

Ответ: Часть скота перегнали в Грузию, часть – в Дагестан, часть – в Осетию и даже увезли в Тульскую область. То же можно сказать и о другом имуществе. Кстати, тогда скота в Чечне было намного больше, чем сейчас.

Вопрос: Скажите, Мальсагов, у Вас сохранились какие-либо документы, переписка по Хайбаху?

Ответ: К сожалению, нет.

Вопрос: Скажите, как относился лично Тикунов к этим событиям?

Ответ: Очень объективно.

Хочу сказать вот о чем. Мне еще в то время стало известно, что приказ уничтожить нетранспортабельных подписал Круглов. В ходе расследования этих событий в 1956 году, когда доказали, что именно Круглов отдал приказ расстреливать нетранспортабельных чеченцев, то он, Круглов, застрелился. Серов же умер в июле 1990 года”.

*****

Часть 2 >>>